Когда Царь миновал нас, я мог восстановить в себе способ]ность наблюдать и думать. Первое, что меня поразило и возму]тило, это некоторая небрежность чинов Его свиты: тот шел не в ногу, тот держал руку не у козырька фуражки, а у уха так удобнее, а тот временами вовсе чести не отдавал. Я стал глядеть на царский поезд: на рампе стояли или ходили четыре великие княжны; с ними шалил маленький Матросик Царевич под присмотром матроса-дядьки; время от времени по]дымались занавески одного из окон вагона и тогда было видно лицо Государыни.
Царь здоровался со строем, не форсируя голоса, но Его слова были слышны. Чеканный ответ пятисот голосов первого дивизиона 14-й бригады и затем «Ура!»; как только Царь минует батарею, она присоединяется к этому кличу. Уже три дивизиона ответили на царев привет. Я стоял во второй шеренге, в затылок моему полковнику, командиру 2-го дивизиона. Между нами двумя и левым флангом 1-го дивизиона было шесть шагов промежутка, и поэтому взгляд Государя долго всего несколько мгновений, но мне казалось, что долго лежал на моем командире и на мне. В строю всем казалось, что Император на каждого посмотрел. Неизвестно, как Он создавал это потрясающее впечатление. Мы, старый полковник и я, юный подпоручик, его адъютант, внутренне задрожали от восторга, потому что Импера]тор действительно посмотрел на нас. Задрожали внутренне обнаженная шашка в правой руке, склоненная острием к земле в строевом салюте, напоминала, что мы в строю, что мы строй, где нет выявлений личных чувств. Будучи недвижим, я был вне себя, я был в радостном плену этих глаз, этого милостивого взгляда, этого ласкового лица, этой величественной поступи, этого величия России, воплощенной в Императоре... Потом много раздумывал я над вопросом, как мог я, человек без сентиментов, оказаться охваченным больше чем сентиментами ураганом восторга и преданности. Самовнушение? Внушение, исходившее от пятитысячной воинской массы? Обстановка ли? А обстановка была необыкновенной для каждого из нас: обычные звуки военных оркестров перемешивались с необычным «Ура!»: это не был крик, это не был вой, это было море звука, и этот звук дышал, как спокойное море дышит приподнимающимися волнами зыби.
Поезд остановился изумительно точно: площадка Царского вагона пришлась как раз у заранее разостланного на рампе коврика-дорожки. Два конвойца стали у площадки. В дверях появился Государь, оглядел строй и сошел на рампу. Начальник Артиллерийского сбора подошел с рапортом. Император подошел к правому флангу войскового построения и при этом глянул на трибуну для публики, сооруженную позади батарей 14-й артиллерийской бригады. На трибуне, рассчитанной на шестьсот человек, было душ двести: полицейские и жандармские власти не пустили почти никого из горожан и помещиков; си дели почти исключительно офицерские семьи.
С раннего утра построены батареи. Каждого солдата осматривает фельдфебель, потом взводный командир, затем старший офицер и, наконец, командир батареи. Все в порядке, и тогда идем заблаговременно на плац. Припасены щетки платяные и сапожные, чтобы всем почиститься. Прибывает начальство, генералы озабоченно и придирчиво смотрят, все ли в порядке. Десяток раз подаются команды «Смирно!» и «Вольно!». Со станции Тирасполь сообщают, что царский поезд отошел от станции Бендеры. Теперь окончательно выравниваются шеренги.
В лагерном районе производилась, под окрики фельдфебелей, подпрапорщиков и взводных фейерверкеров, окраска всего, что поддавалось окраске, мытье всего, что поддавалось мытью, и свирепое подметание всюду и везде. Один подпоручик задал неуместный вопрос фейерверкеру, заставлявшему канониров подбирать каждую соринку на лагерных линейках (дорожках): «К чему так усердствовать? Ведь Государь не приедет в наш лагерь». В ответ он получил: «Ваше благородие, на Пасху Господь к нам в казармы не пришел, а уборку мы сделали на весьма». Действительно, мы все, офицеры и солдаты, ждали смотра, как в те годы православные люди ждали Светлого Праздника.
Тщательно готовились мы к смотру. В батареях капитаны, заведовавшие хозяйством, вместе с фельдфебелями, каптенармусами и портными дни и ночи подгоняли солдатское обмундирование. Фуражечники Одессы, Тирасполя и Кишинева придавали солдатским фуражкам безупречный вид. У нас в бригаде купили сукна на пятьдесят офицерских кителей и на пятьдесят галифе, чтобы из однообразного материала все офицеры бригады заказали портным новое обмундирование. Лучшему одесскому фуражечнику было заказано пятьдесят офицерских фуражек одного сукна и одного кроя. Офицер от офицера стоит в строю на известном расстоянии и поэтому разнообразие цвета кителя, фуражки или покроя галифе не было заметно, но мы хотели, чтобы было полное однообразие: Царю представиться в совершеннейшем виде.
Не часты бывали царские смотры армейским дивизиям. Наша 15-я артиллерийская бригада удостоилась смотра при возвращении Государя с торжеств в Кишиневе в составе Тираспольского артиллерийского сбора: 14-я и 15-я артиллерийские бригады, 4-й стрелковый артиллерийский, 8-й моторный и 8-й конно-артиллерийский дивизионы; кроме того, на смотру был 8-й драгунский Астраханский полк и местные Тираспольские команды.
Для кавказцев, как и для нас, прочих армейцев, чистой фантазией звучали слова «наш Гость» гостем в армейских полках, насколько известно, Император не бывал. Мы завидовали гвардейцам, в офицерские собрания которых приезжал Царь, чтобы провести время с офицерами. Лишь потом из произведений генерала Краснова (отлично знавшего гвардейскую служ]бу и быт) стало известным, что на этих пирах создавали обстановку, не соответствовавшую присутствию «Земного бога». Не зная этого, мы считали естественной близость Царя к Его офицерам, хотя бы только гвардейским, а армейские полки были разбросаны на всем пространстве необъятной России, где Ему быть «нашим Гостем».
Казбек, Эльбрус и Арарат.
Подъемлют кубок свой заздравный
Земному богу кто не рад?
Когда наш Гость Отец Державный
На наших скромных офицерских пирушках мы пели песню кавказских полков:
В злой эпиграмме на Аракчеева Пушкин назвал временщика «преданный без лести, просто фрунтовой солдат». Офицеры не были аракчеевыми, но были «фрунтовыми солдатами», преданными без лести, без аффектации, без позы Его Императорскому Величеству Государю Николаю Александровичу.
И еще гордилось офицерство тем, что оно своей Верой и Вер]ностью помогло Государю подавить революцию 1905-1906 гг. Не поколебавшись в своей преданности Верховному Вождю Армии, не смутившись от оскорблений со стороны общественности и прессы и некоторых ораторов в Государственной думе, офицер был тверд и в строевых действиях по охране или по восстановлению порядка, законности, и в военных судах, каравших революционное, террористическое противозаконие. Были офицеры, с колыбели в доме отца-воина получавшие воинское воспитание, и оно продолжалось в кадетских корпусах и военных училищах; но большинство офицеров было «со стороны», то есть из гимназий и даже из университетов, поступившие в военные училища, не подвергшись, как кадеты, семилетнему вос]питанию. Обе категории были равны в сознании офицерского долга, в преданности Царю: крепко было военно-училищное, полковое воспитание. Преданность эта становилась естеством офицера.
На фото: Одна из книг автора этой статьи с его портретом:
В национальном, в военно-национальном порыве молодежь устремилась в военные училища, чтобы, ставши офицерами, тво]рить основу будущей славы России. Эта молодежь отказыва]лась от возможности стать инженерами, юристами и избирала военную карьеру, обрекая себя на полунищенство. Уже в пос]ледние десятилетия XIX в. обнаружившийся наплыв в корпус офицеров так называемых разночинцев усилился, и перед вой]ной в нем было лишь 40% дворян потомственных. В область преданий отошел тот стиль офицерской жизни, когда дворянско-помещичье сословие содержало своих детей-офицеров. Теперь 90% офицерского состава и дворяне и разночинцы довольствовалось скудным офицерским жалованьем и вело тя]желую жизнь, отдавая все свои силы, все свое время службе царской. Гордилось этой службой, любя Царя и Россию.
Царский офицер в пятилетие, предшествовавшее Вели]кой войне, находился неприметно для обществен]ности в состоянии высокого духовного подъема. Опыт Японской войны уже был достаточно изучен и уложен в параграфы уставов и наставлений, в книги, издававшиеся Березовским, в статьи, новизной мысли оживляв]шие военные журналы. Армия офицеры в первую голову училась, переучивалась, стремясь к восстановлению военной мощи России, которая была поколеблена не столько неудачны]ми для нас сражениями в Маньчжурии, сколько фактом, что бой у Тюренчена наши храбрые полки вели в стиле XIX в., в то время как японцы шагнули в своем военном искусстве в XX в.
Автор: Е.Э. Месснер
Белая Россия - Царь и Офицер
Комментариев нет:
Отправить комментарий